Жизнь в стиле ретро

В этом году несколько предприятий «Российской Стали» отметят юбилеи: 55 лет исполнится Череповецкому меткомбинату, 45 — Череповецкому сталепрокатному, 20 — ЗАО «Фирма «СТОИК». Этим датам газета «Череповецкий металлург» посвятила свой проект «По волнам нашей памяти». Разные периоды «частной» жизни города металлургов восстанавливались по воспоминаниям тех, кто строил, и тех, кто работал и работает на комбинате. Предлагаем вашему вниманию очередную публикацию из проекта «По волнам нашей памяти». Сегодня мы, перелистывая книгу воспоминаний о частной жизни предыдущих поколений «Северстали», останавливаемся, пожалуй, на самой яркой странице. На периоде 60­х… Чем запомнился он жителям Череповца? В рамках нашего проекта мы не хотели писать о металле. Но нельзя же не вспомнить, что 1965 год был ознаменован выпуском первой метизной продукции. Тем самым наш город заявил о полном праве на статус индустриального центра Вологодчины. Сталепрокатчики — соседи меткомбината, потребители, связанные с ним не только металлом, но и одной компанией, под­ключаются к нашему проекту.
Череповец, как и всю страну, в 60­е зацепило волной великого переселения. Как пишет историк металлургического комбината Борис Челноков, «дома строились быстро, многие приспосабливались под заводские общежития. В однокомнатной квартире иногда жили 4 — 5 человек, койки стояли впритык, но и этому жилью были рады металлурги, приезжавшие в Череповец работать из деревень или райцентров Вологодской области. Те, кто обзаводился семьей, сначала, как правило, получали «комнату с подселением» (квартира на нескольких хозяев) и только потом — отдельную квартиру. Везунчиками считали тех, кому удавалось сыграть комсомольско­молодежную свадьбу (жених и невеста — комсомольцы из одного цеха). Таким в качестве свадебного подарка вручались ключи от квартиры».
В далекие 60­е и моя семья переселялась, причем дважды. Из комнаты в бараке в однокомнатную квартиру на Ленина и затем в двухкомнатную хрущевку на Мира, 15, — поближе к месту работы отца или, как шутила мама, под мартеновские трубы. Процесс улучшения жилищных условий не поспевал за ростом семьи. В те времена метраж увеличивали только по факту прибавления в семействе. Такой нюанс, как наличие двоих детей в возрасте, когда разница полов уже очевидна, в расчет тогда не брали (это стало учитываться при распределении жилья позже). Поэтому сестра и брат делили меж собой комнату и сумевший поместиться в ней письменный стол: когда учились в разные смены — без споров, кто сядет учить уроки первым.
Хорошо помнится просторный двор, из которого почему­то все время тянуло за дорогу, за трамвайные пути — к заводскому забору. Зимой недалеко от гагаринской проходной ребятня строила высоченные крепости. Случалось, самые смелые сигали с них на запрещенную территорию — «шли в разведку». После того как «злые дяди» с КПП пару раз сопроводили «разведчиков» к родителям, интерес к игре в снежную крепость угас.
До такой, как сегодня, индустрии развлечений в 60­е было дальше, чем до Луны (началась эра космонавтики). А вот увлечений — всерьез и надолго — было немало. Одно из них — джаз. В Череповец его «привезли», скорее всего, выпускники столичных вузов, получившие распределение на ЧМЗ. В их числе — окончивший Ленинградский политех Александр Зельцер (уже знакомый читателям по прошлому выпуску рубрики).
«Я жил в институтском общежитии с Володей Быстровым. На втором курсе его брат — известный доменщик, Герой Социалистического Труда — сделал ему царский подарок — магнитофон. Он был в лакированном деревянном футляре, динамики закрывала шелковая плетеная стеночка. На ней золотыми буквами — надпись «Днепр­12». Его владельцу тогда завидовали все политехники нашей общаги. Конечно, мы слушали джаз — знаменитую Эллу Фицджералд, Луи Армстронга: нас покоряли серьезность, глубина, необычайная виртуозность импровизаций этих исполнителей. Не случайно они занесены в энциклопедию «Сто великих американцев». В числе почитаемых были и Дэйв Брубек, Диззи Гиллеспи, Рэй Чарльз, Бенни Гудмен…»
Записи с западными хитами, само собой, были привозными. В стране появился негласный род деятельности — фарцовка. Нельзя с точностью утверждать, что фарцовщиков в Череповце тогда не было. Но все­таки основное поле деятельности этих «профессионалов» располагалось в столицах, куда съезжалось огромное количество иностранных гостей: у них фарца выторговывала, а порой и просто выпрашивала то, что ласкало слух самых продвинутых в музыке советских граждан.
Пленки и пластинки привозились и из стран народной демократии: Болгарии, Чехословакии, Польши — там почувствовали конъюнктуру и наладили производство. Иные умудрялись делать записи с радио. Ими делились предупреждая: «Не переписывать!» И случалось, уличали (или брали на арапа) приятелей, возвращавших драгоценное достояние фонотеки: «Переписал? Да вижу же, что переписал!» Как правило, за скопированную запись расплачивались: нельзя сказать, что это были большие суммы, но и не символиче­ские. Наверное, вариант такой торговли был предтечей порицаемого сегодня пиратства в сфере звуко­ и видеозаписи. Деньги делались из наличия хорошей аппаратуры, умения качественно перезаписать и желания слушать не только отечественное. В том числе и джаз.
Про увлечение джазом в 60­е сочинялись неловкие стишки типа: «Сегодня он танцует джаз, а завтра Родину продаст». «Но эта музыка нас не ис2портила. Мы не стали менее патриотичными, — замечает А.Г.Зельцер. — А наши идеологи поступили мудро — они стали развивать советский джаз. Вернулся из Харбина Олег Лундстрем, вышел на авансцену Гаранян, появился прекрасный саксофонист Алексей Козлов».
Работавшая на ЧМЗ активная молодежь читала «Комсомольскую правду», ходила в рейды народной дружины — блюсти нравственность. Большинство относилось к этому без фанатизма, особенно на танцплощадке, когда надо было смотреть, чтобы сверстники танцевали культурно.
Танцевали культурно под Майю Кристалинскую, Иосифа Кобзона и Вадима Мулермана. В середине 60­х разве что фигуристы могли позволить себе поставить показательный номер на разбойный «Rock around the cloсk» (знаменитый шлягер Билла Хейли и не менее знаменитая композиция Белоусовой — Протопопова). Череповчане же, как и большинство советских граждан, в городском парке отдыхали под официально одобренных советских исполнителей.
В Соляном саду на танцевальной площадке с литыми решетками и сценой­полукуполом по выходным собирались студенты, рабочая молодежь, курсанты военного училища (которое с конца 50­х из Лепельского пехотного переформировано в Череповецкое военное). Те, кто не хотел, чтобы у ограды его искусали комары, сразу настраивались на общую волну и погружались в звуки духового оркестра, который исполнял романтический вальс, чувственное танго, томный фокстрот и… краковяк. Лихой танец с энергичными притопываниями изначально, в ХIХ веке, был мужским, в ХХ стал парным. Популярность на танцплощадках набрал после войны. Флик­фляк, па­буатэ и па­де­бурре — лишь некоторые из движений этого загадочного для нынешней молодежи танца, имевшего много сложных фигур и перестроений.
В перерыве живую музыку сменяла радиола с пластинками первых советских твистов. Особенно популярны в 60­е на площадке в Соляном были песни Арно Бабаджаняна. Под «Лучший город земли» и «Королеву красоты» в соответствии с методикой, предложенной еще Моргуновым в «Кавказской пленнице», работники и работницы металлургического и сталепрокатного заводов зажигали и отрывались, если использовать сегодняшнюю лексику. В твисте не требовалось партнера, танцевать можно было в одиночку. Считается, что именно твист явился поворотным моментом в истории упрощения массового танца. Как ни грустно, все парные танцы постепенно перешли в разряд спортивных бальных или старомодно­нафталиновых. А эпоху массового твиста сменила эпоха массового диско. Но об этом — в рассказе про другое десятилетие…

Ирина ДОГАДИНА №105(22759) 11.06.2010