Василий Давыдов: «За дарованную жизнь каждый день благодарю Бога»

26 апреля — 23­я годовщина с момента взрыва на четвертом реакторе Чернобыльской АЭС. В Череповце в этот день — молодежная акция памяти (шествие по Октябрьскому мосту с зажженными свечами к памятному знаку), в 11 часов — панихида в храме Рождества Христова по жертвам чернобыльской катастрофы, а затем, в 12 часов, митинг­реквием возле памятного знака в сквере храма. В ликвидации последствий взрыва приняло участие, по разным данным, от 600 тысяч до миллиона человек. В том числе 600 череповчан, из них на сегодня в живых осталось 404 человека. Накануне черной даты ветеран Чернобыля, награжденный орденом Мужества, Василий Давыдов рассказал, какой отпечаток на его жизнь наложила беспрецедентная по своим масштабам авария.
— Василий Александрович, каким образом вы оказались в украин­ском городе, чье название вошло в мировую историю как символ человеческого бессилия перед обратной стороной технического прогресса?

— 14­й год работал на меткомбинате машинистом бульдозера в аглопроизводстве. В середине лета вышел на работу после отпуска — как вдруг неожиданный «сюрприз» преподнес военкомат. 1 июля 1986 года, только вернулся домой после тяжелой ночной смены, как в девять утра принесли повестку и дали час на сборы. Зачем, куда — не объяснили. Я, конечно, слышал из новостей, что на Украине произошла серьезная авария на атомной электростанции, но даже не мог предположить, что отправят именно туда, думал, что обычная переподготовка…

— Как родственники отреагировали на то, что вас призвали в армию?

— Дома никого, кроме меня, не было: жена — на работе, младший сын в детском саду, старший — у бабушки в другом городе. Как они могли воспринять новость? Их просто поставили перед фактом. Позвонить, чтобы сообщить о своем местонахождении, я смог только через неделю. Жена, конечно, сразу в слезы: «Возвращайся из этого пекла домой!» Я солдат под присягой — не получится, ответил я ей.

— Вспомните, пожалуйста, что вас больше всего поразило, когда вы прибыли на станцию.

— Приехал на место аварии в шесть утра 4 июля, во время пересменка. Первое, что удивило, — это огромное скопление людей. До сих пор стоит картина перед глазами: здание социально­бытового комплекса, голубые ели перед ним и тысячи кишмя кишащих людей повсюду. В голове просто не укладывалось, как такое огромное количество людей может собраться на, казалось бы, небольшой территории. Если бы не злополучная авария и армия солдат, объявившая бой радиации, можно было бы подумать, что в Чернобыле началась комсомольская стройка небывалого промышленного объекта.

— А что собой представляла ваша служба?

— Я был призван в воинскую часть № 22317, располагавшуюся прямо возле 30­километровой зоны наивысшего заражения радиацией. С 4 июля по 19 августа в составе инженерно­техниче­ского батальона занимался расчисткой зараженного грунта у атомного реактора. По сути, специфика моей работы осталась той же, что и на «Северстали», где я подавал концентраты извести, окатыши на конвейеры и в бункера. Работали попеременно: пять часов на станции, пять — в полку. За период нахождения на станции непосредственно на технике трудились 15 — 20 минут, дозиметристы больше не разрешали. Остальное время проводили на насосной станции, где охлаждали реактор. Задания выполняли четко по инструкции командира, который указывал на карте, какой кусок и куда нужно переместить, после чего экскаваторщики загружали его в машины и он увозился в могильник. Следом, после бульдозеристов, команда засыпала песок, поверху укладывались железобетонные плиты, после чего территория признавалась чистой. Железнодорожники прокладывали пути, по которым по­ставлялось оборудование для сооружения саркофага. В общем, работали без перекуров. Показания радиации у техники часто зашкаливали, и ее также увозили в могильник. Железо не выдерживало, а мы выдерживали испытание Чернобылем. Справляться с этим испытанием помогали жесткая дисциплина и порядок, присущие Советской армии.

— Участие в ликвидации по­следствий аварии для вас наверняка стало центральным событием в жизни. Какие детали службы в Чернобыле особенно четко врезались в память?

— Одним из ярких воспоминаний стал украинский климат. Все 45 дней, что я находился в Чернобыле, температура держалась на одной отметке — в 35 — 37 градусов тепла. Усиливало жару отсутствие дождя — тучи разгоняла метеорологическая авиация. Плюс в кабине бульдозера двигатель в 90 градусов. Усиливала атмосферу пекла радиация, невидимое и неощущаемое зло. Находишься там — вроде ничего страшного, а когда вернешься — начинает жечь мочки ушей, гортань так иссыхает, что еле­еле воду проглотишь… Хотя жару вроде бы можно было бы пережить, если бы она не сменялась резким ночным похолоданием до 10 — 12 градусов. На Украине оказался впервые, и для меня были в диковинку такие перепады температуры: организм за день обезвоживался, а ночью замерзал, приходилось кутаться в шинели, бушлаты. Хорошо, если сосед по палатке ночью был на смене — свои одеяла согреться не помогали, можно было брать его.

— Насколько опасной была работа с точки зрения воздействия радиации?

— Нам еще повезло, потому что мы расчищали территорию с внешней стороны станции, основной выброс пришелся во «двор». Согласно по­становлениям правительства служба заканчивалась, когда ликвидаторы «набирали» 25 рентген, потом норма снизилась до 20, меня же увольняли из армии, когда получил 18 рентген. Учет воздействия радиации велся с помощью накопителей — авторучек, брелоков, с которыми мы ходили неделю, потом сдавали химикам. Сколько радиации мы получали, никто нам не сообщал, при увольнении лишь появилась запись в журнале учета радиации — 18,68 рентгена. О том, что, жертвуя своим здоровьем, совершаю какой­то подвиг, даже и не задумывался — просто выполнял такую же работу, что и на «Северстали».

— Как скоро стали проявляться признаки ухудшения здоровья?

— Вернулся домой 21 августа, вышел на работу. С сентября начались жуткие головные боли, половину осени пришлось провести на больничном. Особенно на здоровье не жаловался до февраля 1994 года, когда в ночную смену отнялась левая рука. С того момента здоровье и пошло по наклонной. В 47 лет поставили 3 группу инвалидности и досрочно отправили на пенсию.

Приближающееся 26 апреля для меня самая черная дата. Если бы в этот день не случилась страшная трагедия в истории человечества, все сложилось бы по­другому, я до сих пор был бы трудоспособным человеком. И вместо того, чтобы существовать благодаря горам лекарств, я вел бы полноценную жизнь, а не судился бы с государством из­за несправедливой пенсии.

— В жизни каждого человека есть вещи, служащие спасительным маячком, ради которого стоит жить: близкие люди, вера в Бога, жизненные ценности. А что или кто для вас является таким маячком?

— Стольких людей «сварила» печь Чернобыля, а я еще жив. Просыпаюсь утром и обязательно благодарю Бога за дарованную жизнь. Огромную поддержку оказывает моя семья: жена Нина Васильевна, сыновья Семен и Евгений, внук Данила. Сыновья выросли работящими, самостоятельными людьми, старший работает машинистом электровоза на Северной железной дороге, младший — стропальщиком на «Северстали». Кем бы ни стал Данила, главное, чтобы он вырос хорошим человеком. Пока же внук наслаждается счастливыми мгновениями детства, в школе учится хорошо, занимается футболом в клубе «Аист».

Мария Коротаева №73(22483)
27.04.2009