Александр Солженицын: «Давно не испытываю перед смертью никакого страха»

В среду Россия простилась со своим великим писателем и гражданином Александром Исаевичем Солженицыным. Еще при жизни его часто называли пророком — за неизменную правдивость, за бесстрашие, с которым Солженицын говорил и власть предержащим, и народу самые нелицеприятные вещи. Александр Исаевич всю жизнь был православным христианином и считал, что Православие — главная духовная опора России. Сегодня мы предлагаем вашему вниманию выдержки из последнего большого интервью,данного Солженицыным год назад германскому изданию «Шпигель».
— Всю Вашу жизнь Вы призывали власть к покаянию за миллионы жертв ГУЛАГа и коммунистического террора. Был ли Ваш призыв по­настоящему услышан?

— Я уже привык, что публичное покаяние — везде в современном человечестве — самое неприемлемое действие для политических фигур.

— Нынешний президент России называет распад Советского Союза крупнейшей геополитической катастрофой XX века. Он говорит, что пора заканчивать самоедское копание в прошлом, тем более что извне предпринимаются попытки пробудить у россиян необоснованное чувство вины. Разве это не пособничество тем, кто и без того хочет, чтобы забылось все, что происходило во времена Советов внутри страны?

— Ну, Вы же видите, что и повсюду в мире растет тревога: как Соединенные Штаты, ставшие в результате геополитических изменений единственной сверхдержавой, справятся со своей новой, монопольно­ведущей мировой ролью. Что касается «копания в прошлом», то, увы, — то самое отождествление «советского» с «русским», против которого я столь часто выступал еще в 1970­е годы, не изжито и сегодня — ни на Западе, ни в странах бывшего соцлагеря, ни в бывших республиках СССР. Старое поколение политиков в коммунистиче­ских странах оказалось не готово к покаянию, зато новое поколение политиков вполне готово предъявлять претензии и обвинения — и самой удобной для себя мишенью выбирают сегодняшнюю Москву. Как будто они героически освободили сами себя и вот живут новой жизнью, а Москва осталась коммунистической. Однако смею надеяться, что эта нездоровая стадия скоро пройдет, и все народы, испытавшие на себе коммунизм, осознают именно в нем виновника столь горького пятна своей истории.

— Включая русских?

— Если бы мы все смогли посмотреть на собственное прошлое трезво, то у нас в стране отпала бы ностальгия по советскому строю, которую проявляет менее пострадавшая часть общества, а у стран Восточной Европы и бывших советских республик — желание видеть источник всех зол в историческом пути России. Не надо никогда личные злодейства отдельных вождей или политических режимов ставить в вину российскому народу и его государству или приписывать их «больной психологии» русского народа, как это нередко делается на Западе. Эти режимы смогли держаться в России, только опираясь на кровавый террор.

— Как Вы оцениваете время, в течение которого у власти находится президент В.В. Путин, — в сравнении с его предшественниками, президентами Б.Н. Ельциным и М.С. Горбачевым?

— Горбачевское правление поражает своей политической наивностью, неопытностью и безответственностью перед страной. Это была не власть, а бездумная капитуляция ее.

Ельцинская власть характеризовалась безответственностью перед народной жизнью не меньшей, только в других направлениях. В безоглядной поспешности скорей, скорей установить частную собственность вместо государственной — Ельцин разнуздал в России массовое, многомиллиардное ограбление национальных достояний. Стремясь получить поддержку региональных лидеров, он прямыми призывами и дей­ствиями подкреплял, подталкивал сепаратизм, развал российского государства. Одновременно лишая Россию и заслуженной ею исторической роли, ее международного положения. Путину досталась по наследству страна разграбленная и сшибленная с ног, с деморализованным и обнищавшим большинством народа. И он принялся за возможное — заметим, постепенное, медленное, — восстановление ее. Эти усилия не сразу были замечены и, тем более, оценены. И можете ли Вы указать примеры в истории, когда меры по восстановлению крепости государственного управления встречались благожелательно извне?

— Нужна ли России национальная идея, и как она может выглядеть?

— Термин «национальная идея» не имеет четкого научного содержания. Можно согласиться, что это — когда­то популярная идея, представление о желаемом образе жизни в стране, владеющее ее населением. Такое объединительное понятие может оказаться и полезным, но никогда не должно быть искусственно сочинено в верхах власти или внедрено насильственно.

Когда дискуссия о «национальной идее» довольно поспешно возникла в послекоммунистической России, я пытался охладить ее возражением, что, после всех пережитых нами изнурительных потерь, нам на долгое время достаточно задачи Сбережения гибнущего народа.

— При всем этом Россия нередко чувствует себя одинокой. В последнее время произошло некоторое отрезвление в отношениях России и Запада, в том числе и в отношениях между Россией и Европой. В чем причина? В чем Запад не способен понять современную Россию?

— Причин можно назвать несколько, но мне интереснее всего психологические, а именно: расхождение иллюзорных надежд — и в России, и на Западе — с реальностью. Когда я вернулся в Россию в 1994­м, я застал здесь почти обожествление Западного мира и государ­ственного строя разных его стран. Надо признать, что в этом было не столько действительного знания и сознательного выбора, сколько естественного отвращения от большевицкого режима и его антизападной пропаганды. Обстановку сначала поменяли жестокие натовские бомбежки Сербии. Затем положение усугубилось шагами НАТО по втягиванию в свою сферу частей распавшегося СССР, и особенно чувствительно — Украины, столь родственной нам через миллионы живых конкретных семейных связей. Они могут быть в одночасье разрублены новой границей военного блока.

Итак, восприятие Запада как, по преимуществу, Рыцаря Демократии сменилось разочарованной констатацией, что в основе западной политики лежит прежде всего прагматизм, зачастую корыстный, циничный. Многими в России это переживалось тяжело, как крушение идеалов.

В то же время Запад очень быстро привык к облегчительной мысли, что Россия теперь — почти страна «третьего мира» и так будет всегда. Когда же Россия вновь начала укрепляться экономически и государственно, это было воспринято Западом, быть может, на подсознательном уровне еще не изжитых страхов — панически.

— Через все Ваше творчество проходит мысль о влиянии православия на русский мир. Как сегодня обстоят дела с моральной компетенцией Русской православной церкви?

— Надо удивляться, как за короткие годы, прошедшие со времен тотальной подчиненности Церкви коммунистиче­скому государству, ей удалось обрести достаточно независимую позицию. Не забывайте, какие страшные человече­ские потери несла Русская православная церковь почти весь XX век. Она только­только встает на ноги. А молодое послесоветское государство — только­только учится уважать в Церкви самостоятельный и независимый организм. «Социальная Доктрина» Русской православной церкви идет гораздо дальше, чем программы правительства. А в последнее время митрополит Кирилл, виднейший выразитель церковной позиции, настойчиво призывает, например, изменить систему налогообложения, уж совсем не в унисон с правительством, и делает это публично, на центральных телеканалах.

Ведущий раздела «Православие» Сергей Комлев
№146(22309)
08.08.2008