Кот, гуляющий в одиночку

Актер Всеволод Чубенко — о нецензурностях в спектакле «Кыся», нетрезвых зрителях и правительственных концертах
Сам себе режиссер, костюмер, труппа и грузчик декораций (весь гастрольный скарб умещается в небольшом чемоданчике), Всеволод Чубенко в первый день июля снова, уже в пятый раз, привез в Череповец своего «Кысю» — спектакль, рассказыва­ющий о похождениях хитрющего кота.

Корреспондент «Речи» за полтора часа до спектакля нашел артиста вологодского Камерного театра за процессом чаепития в окружении сотрудниц череповецкого театра­тезки. Все воодушевленно слушали гостя, рассказывающего чисто гоголевскую историю, как ехал на поезде, не то выпил и съел, а потом не туда попал. Чубенко играл одновременно за всех героев байки и говорил разными голосами. Аудитория разражалась громким хохотом, за талант и доставленное удовольствие то и дело подкладывая варенья на блюдце актера. Вот уже семь лет за «Кысю», ставшую визитной карточкой самого Чубенко и вологодского Камерного, Всеволод получает не только вареньем и прочим натурпродуктом. Мало того, что у спектакля сверхудачная жизнь на Вологодчине и за ее пределами — Чубенко поснимал пенки со многих западных театральных фестивалей, заво­евав множество Гран­при.

«Лично я не люблю моноспектакли, — признался он корреспонденту «Речи». — Отношение к ним такое, будто артист хочет выпендриться. Если честно, зачастую это такая тягомотина, особенно, простите, женский моноспектакль — наигранные страдания, нарочитые слезы».

— Как Всеволод Чубенко стал Кысей?

— Никогда не думал, что займусь этим жанром. Однажды знакомая дала книжку Владимира Кунина почитать, и книжка эта мне понравилась, даже очень. Главному режиссеру своего театра Якову Рубину даже и не думал предлагать — у нас же серьезный репертуар, классика, а тут современный сленг и все такое. Но непроизвольно вещь эту в себе носил, постоянно нашептывал, насвистывал. Год я так ходил. Яков это наконец заметил и спросил: «Чего ты там бормочешь?» Я рассказал. А он: «Ну и играй ее на сцене». Через три дня после этого разговора у «Кыси» уже была премьера.

— Не секрет, что публика побаивается идти на моноспектакли. Когда актеров много, даже если пьеса и по­становка плохие, это все равно зрелище. А тут…

— …выходит какой­то чудак и битый час какое­то фуфло гонит, да еще почти без декорации. Такое отношение дей­ствительно есть, и страх зрителей заплатить деньги и увидеть жуткий спектакль я прекрасно понимаю и разделяю. Первые десять минут почти везде, куда бы ни приехал, «Кысю» трудно играть. Я по реакции понимаю, какой сегодня зал, легкий или тяжелый. Слежу по репликам — так, сейчас на пятой минуте смешной эпизод. Черт, не засмеялись. Теперь на седьмой… Несколько отдельных смешков. Самые дикие залы начинают хохотать к двадцатой минуте. Тогда и я расслабляюсь: все, они мои.

— На какой минуте стали смеяться череповчане? Ведь «Кысю» в вашем исполнении наша публика уже видела четырежды.

— У вас отличная публика, хотя я не сразу это понял. Когда играл первый раз, реакция меня удивила. Отыграл, кланяюсь — тишина. Ну, думаю, не проняло череповчан. Двигаюсь за кулисы, и вдруг слышу мужской бас: «А дальше?» Они, оказывается, не поняли, что это конец, и хотели еще. Когда все выяснилось, овации были громкие и продолжительные.

— Ваш кот в выражениях не стесняется. «Кысю» не упрекали в пошлости?

— Практически никогда. Однажды в Германии на обсуждении со зрителями встал какой­то наш эмигрант и задал вопрос: дескать, нельзя ли было обойтись без разных словечек? «Все мы живые люди, — говорю. — Рожаем детей, ходим в туалет, сморкаемся и кашляем. Если на сцене об этом не говорить, то спектакль не будет отражением жизни, выхолощенным получится. К тому же я ведь эти вещи не смакую, не делаю их центром повествования».

— Многих артистов моноспектакли привлекают свободой: никаких тебе партнеров — как хочешь, так и играй. Во время спектакля обращаете внимание на происходящее в зрительном зале? Слышал, в московских театрах модно обыгрывать звонки мобильников.

— Нет, от произведения я не отхожу. Я все отлично слышу и вижу: кто кашляет, кто шепчется, кто захрапел, кто на часы смотрит. Прекращаю эти помехи так: начинаю говорить текст и экспрессивно играть в тот угол, где это происходит. Однажды я все­таки не сдержался и сказал в зал кое­что не по пьесе. Слава богу, не во время спектакля. Мы играли «Мой бедный Марат», на галерке обосновалась выпившая молодежь и целых три отделения мешала нам и зрителям. Спектакль закончился, я остановил овации и сказал, глядя на них: «Вас я надеюсь никогда больше не увидеть в театре!» Публика зааплодировала еще громче.

— Вы — один из самых известных конферансье в области, редкий правительственный концерт без вас обходится. Для вас этот род деятельности — чистое и малоприятное ремесло или и тут находите отголоски творчества?

— Ответ начну издалека. Мы, артисты моноспектаклей, частенько встречаемся на фестивалях. Меня поразило, что почти все мои коллеги — люди с разными театральными судьбами и из разных регионов — так же, как и я, востребованы в качестве ведущих различных массовых мероприятий, торжественных и развлекательных. Следовательно, есть какая­то взаимосвязь. Если человек может играть в моноспектакле, значит, способен брать в свои руки многотысячную толпу. Он не боится импровизации, у него никогда не случится зажима, а если и оговорится, то сможет выкрутиться так, что этого ни­кто не заметит.

Сергей Виноградов
№120(22283)
03.07.2008