Человек-­театр

Глядя и слушая Елену Камбурову, понимаешь, зачем и для кого Камерный театр обзавелся роялем Yamaha стоимостью в три миллиона рублей. «В ее голосе есть и скрипка, и барабан», — написала после концерта Камбуровой в книге отзывов одна 10­летняя зрительница. Двухчасовой концерт «человека­оркестра» и «человека­театра», объединившего в себе поэзию, музыку и незаурядное актерское мастерство, собрал полный зал Камерного театра. Выступали втроем — певица, пианист и гитарист.
Она хотя и поет классические романсы, не очень их любит. «Плесните колдовства в хрустальный мрак бокала» — спору нет, красиво сказано, но безжизненно как­то. Такое Камбурова исполнять никогда не станет. Ей нужна история, по возможности жизненная, чтобы было где развернуться живущей внутри актрисе. Если уж петь, то не веревкой к микрофонной стойке привязанной, а с включением всех изобразительных средств, доступных человеку, — рук, ног, губ, глаз и даже пышной шевелюры. Этакая песня с субтитрами. Поет про шарманщика — крутит в воздухе невидимую ручку шарманки. Композиция о воздушной гимнастке заставляет немедленно притвориться таковой — шаткой походкой пройтись по выдуманному канату, демонстрируя дикий ужас перед опять­таки несуществующей пропастью. В положенном на музыку стихотворении Николая Гумилева «Жираф» Камбурова в перерыве между куплетами щелкает языком, присвистывает и завывает за всех обитателей африканской фауны разом. Хотя и не бывал на Черном континенте, подтверждаю — похоже. Несмотря на возраст, в минуты вдохновения она носилась по сцене со старомодным микрофоном и тянущимся от него толстенным шнуром что Алина Кабаева с ленточкой.

Бесспорно, самый гибкий инструмент (и музыкальный, и плотницкий) на свете — двуручная пила, которую лесоруб запросто обвязывает вокруг торса, когда идет на делянку. Сродни пиле и голос Елены Камбуровой, который даст фору ее же мимике и жесту. Помните «скрипку и барабан» из первого абзаца? Поет за себя и за того парня. А еще может за девочку, старушку и старика, маленькую собачку и разъяренного носорога — не случайно более сотни закадровых ролей в кино и мультипликации сыграла. Лирический и нежный тембр барышни в одночасье способен превратиться в прокуренный голос салонной певички, если того требует смысл песни. В одной она не жалеет связок и выбивает зрительскую слезу отлично поставленным вокальным криком, в другой достигает того же эффекта спокойным, почти разговорным, тоном, каким поют колыбельные. У Камбуровой отлично получаются песенные диалоги влюбленных, когда одновременно за мужчину и женщину. Без циркачества, штампов и нарочитой пародийности. Дабы услышать ее подлинный повседневный голос, по завершении концерта корреспондент «Речи» отправился за кулисы.

«Вы не против, если я буду на вопросы отвечать и в то же время собираться? На поезд опаздываю», — извинилась народная артистка, мечась по гримерке и набивая сумку реквизитом. По всей видимости, интервью давалось Елене Камбуровой нелегко. После двух с лишним часов беспрерывного пения и чтения наизусть, нужные слова отыскивались не легче, чем концертная косынка (в одном из номеров Камбурова играет деревенскую старушку), на которую случайно (честное слово!) сел назойливый журналист.

— Всегда приятно к вам приезжать, зритель в Череповце замечательный. Я здесь несколько раз выступала, а не так давно была проездом на теплоходе. Мечтаю сюда приехать как православный паломник. Здесь есть места, куда надо стремиться попадать, — Кириллов, Ферапонтово. Не первый год на Леушинские стояния хочу выбраться.

— Много лет вы исполняете произведения плеяды русских бардов — Окуджавы, Высоцкого и других. С кем­то из них были лично знакомы?

— С Окуджавой дружила много лет. С Беллой Ахмадулиной хорошо знакома. Дружна была с Давидом Самойловым. С Высоцким мы знали друг друга, но друзьями не были. Зато сейчас наверстываю — с его сыном Никитой готовим программу по его произведениям.

— Хочется спросить о ваших кинематографических работах…

— (Перебивает.) Так я за кадром всегда.

— …зато интереснее многих, кто в кадре. Вопрос о фильме Никиты Михалкова «Раба любви». Как работалось с ныне признанным мэтром, а тогда молодым, подающим надежды режиссером?

— Я много чего записывала для кино — более сотни картин в моей фильмографии. Но «Рабу любви» вспоминаю особо. Это был единственный случай, когда режиссер на записи стоял со мной рядом. Обычно как запись проходит — ты внизу в зале поешь, а режиссеры вверху сидят и «крытику» наводят. До меня записывались восемь исполнительниц, и никто Михалкову не подошел. Он был в таком отчаянии. Поэтому стоял рядом и дышал со мной, каждую строчку шептал.

— В советском кино за героев­мальчиков традиционно поют женщины. В «Приключениях Электроника» вы спели за Сыроежкина так, что я лично выиграл два пари у знакомых. Не верили, что слышат голос народной артистки, а не 13­летнего пацана. Как удалось так вжиться?

— Так получилось, что я не расстаюсь с детством — привычками какими­то, да и восприятием мира. Это не значит, что я впала в детство. Просто человечек маленький до сих пор сидит во мне. По­прежнему я многого не понимаю в этом взрослом мире. Мне очень легко было записать Сыроежкина — пела своим голоском, только убавила количество лет. Вот и все.

— А откуда режиссер мог узнать, что вы можете подобное? Где­то демонстрировали этот талант?

— Я же перед этим еще заставку для «Ералаша» записала. Помните это: «Мальчишки и девчонки, а также их родители…»? Случайно получилось. Я была на киностудии Горького, записывала какую­то другую вещь. В соседнем помещении как раз этот «Ералаш» записывали. Наприглашали мальчиков из детских хоров. Пели они, пели, а режиссеру никак не нравилось. Меня попросили: «Вы им покажите, какая энергетика должна быть у песни». Я напела наскоро. Они обрадовались. Нам, говорят, ничего другого и не надо. Много я пела потом такими детскими голосами. В мультфильмах множество зверюшек озвучила. Это, конечно, все очень интересно, но по­настоящему серьезно я относилась и отношусь только к сцене.

— Вы признанный мастер интерпретации. Скажите, если взять самую простенькую поп­песню, сделать интересную аранжировку, иначе исполнить, можно превратить ее в факт искусства?

— Если там нет в основе никаких стихов — ведь то, что мы слышим на радио и по телевизору, это убийство поэзии, — то вряд ли. Бывает и так, что стихи как раз неплохи, но манера ужасна. Манера исполнения — в поп­музыке это хуже всего.

— Случалось спасти песню, перезаписав ее?

— Однажды я пела за Гундареву в одном из ее последних фильмов. Она играла эстрадную певицу. Режиссер попросил спеть в попсовой манере. Спела, вроде получилось. Азнавур хорошо по этому поводу сказал: «Так, как они, я всегда спеть смогу. Пусть попробуют спеть, как я».

Сергей Виноградов
№42(22205)
07.03.2008