Первый корректор «Коммуниста»

Полвека прошло с тех пор, как Людмила Петровна Новикова оставила работу в редакции газеты «Коммунист», где была первым и вплоть до выхода на пенсию единственным корректором. В общей сложности ее газетный стаж насчитывает 33 года. Сын Новиковой, Ростислав Алексеевич, встретил нас у себя дома с «черным ящиком­бортописце» — дамской сумочкой из черной кожи: «С ней мать ходила на работу». С помощью этой вещи мы восстанавливали жизнь первого корректора нашей газеты: то, чего не сохранила человеческая память, осталось в содержимом сумочки — в бумагах.
Впрочем, дело даже не в памяти. Ростислав Алексеевич помнит о матери все — из того, что мог узнать о ней: времени на общение с сыном у Людмилы Петровны почти не было. «Работала она днем и ночью, — объясняет сын. — Ни отпусков не было, ни выходных. Только утром, считай, виделись, пока я в школу собирался. А с работы она возвращалась поздним вечером, часто за полночь — я уже спал».

Письменное подтверждение «ночной жизни» корректора оставила Великая Отечественная война.

— Вот такое разрешение ей было выдано, — Ростислав Алексеевич, порывшись в «черном ящике», достает потрепанный листок с чернильной записью. Читаю: «Пропуск на право хождения по г. Череповцу с 24 часов вечера до 4 часов утра». И подпись: «комендант города полковник Дубовицкий».

Самая свежая бумага, хранимая в сумочке, датируется 1981 годом. Это бережно вырезанная из номера «Коммуниста» публикация, посвященная 80­летнем юбилею Людмилы Петровны. Конечно же, автор заметки основной акцент делает именно на трудовые будни героини. «Людмила Петровна, — пишет корреспондент, — была первой радисткой­машинистко, первым и на долгие годы единственным корректором «Коммуниста». Потом к нему прибавились две совхозные многотиражки. Когда не стало совхозных газет, она одновременно корректировала нашу и многотиражки «Стахановец Шексны» и «Ударную стройку». И не только их, но и многочисленные типографские заказы. Удивительнее всего то, что со всей этой работой справлялась она одна. Редко и эпизодически был у нее помощник — подчитчик». Уже тогда, в 1981 году, из первого состава редакции в живых оставалось только два человека — героиня публикации и метранпаж Ориничев. И Людмила Петровна, отвечая на вопрос о рабочем графике, вспоминала тогда:

— Не я одна, а и Михаил Кириллович Ориничев, и редакторы часов по четырнадцать подряд проводили в типографии в дни выхода газеты. Домой придешь и дома еще читаешь — боишься, не пропустила ли какую ошибку.

— Да, — подтверждает Ростислав Алексеевич, — строгости за ошибки были ой какие! Цензура диктовала, например, правила написания имени­отчеств товарища Сталина. Не дай бог, будет перенос или рядом окажется неподходящее слово. За каждую оплошность сотрудников редакции таскали через дорогу — в НКВД. И мать тоже таскали, беседы проводили. Она сильно переживала.

В 1937 году Людмила Петровна ездила в Ленинград на месячные курсы по повышению квалификации, чему имеются два документальных свидетельства. Во­первы, извещение, в котором написано: «Дано Сектором Райпечати Лен­облисполком Череповецкому райиздательству, что командируемый Вами тов. Новикова окончила курсы по повышению квалификации корректоров районных газет со следующими отметками. Русский язык: устное — отлично, письменное — отлично. Корректура: теория — хорошо, техника — хорошо». Во­вторы, толстая тетрадь с конспектами лекций и практическими заданиями, именуемыми диктовками. 70­летня тетрадь пожелтела, но фиолетовые чернила ничуть не выцвели. С высоты XXI века очень занятно посмотреть, какие темы поднимались в этих диктовках. Например, о метро: «Мы мчимся в метро под Москвой; под новыми ее домами, под площадями, под Малым театром, под Охотным рядом, под вашей кроватью, уважаемый читатель. Вагон идет ровно: без сотрясений, качаний, толч­ко. И внутри, и снаружи вагоны метро гораздо изящнее и легче трамвайных. За зеркальными окнами, одна за другой, меняются панорамы грандиозных подземных дворцов. Движущиеся лестницы, голубые изразцы, фарфоровые шашки, бронзовые мосты, отделки — все поражает здесь глаз. Поражает и обилие света, и изумительная чистота, и порядок во всех подземных помещениях. Здесь нет толкотни, очередей, растерянных и беспокойных лиц — этих неприятных спутников трамвая. Пассажиры метро спокойно читают в пути газету, миролюбиво беседуют».

Тематика диктовок свидетельствует: помимо профессионального совершенствования корректоров эти курсы преследовали еще одну цель — идеологическую подковку. Взять, к примеру, диктовку об угрозе войны: «Под лицемерные разговоры о мире капиталисты спешно готовятся к войне с нами, надеются оказаться сильнее нас в военной технике. <…> Но с хищниками борются их же оружием. Нам нужно готовиться к вооруженному отпору. Оборона страны обеспечивается ее хозяй­ственны ростом, возможностью не зависеть в этом отношении от других стран. Техника грядущей войны стирает грани между фронтом и глубоким тылом. Ни­кт не гарантирован ни от каких неожиданностей. Если не научишься защищаться от ядовитых газов, легко погибнешь в тылу. Знакомьтесь заранее со всеми мерами защиты. Встаньте все на оборону страны в минуту опасности».

Через четыре года минута опасности наступила, и Людмила Петровна встала на оборону страны. «В годы Великой Отечественной войны, — сообщается в заметке, посвященной 80­лети корректора, — в нашем городе находились на излечении тысячи раненых фронтовиков. Не один десяток их был спасен от смерти и возвращен в строй кровью Людмилы Петровны Новиковой. Прямо из­з стола корректора она уходила на пункт переливания крови, что находился около городского парка. Сдав кровь, иногда до четырехсот граммов сразу, возвращалась на работу».

Этим словам тоже есть документальное доказательство — личная книжка донора. Несколько маленьких страничек, защищенных тонкими корочками, испещрены отметками. На последних страничках — свидетельство жесткости военного времени. Там детально расписаны «Правила для донора», в одном из пунктов которых значится: «Донор обязан являться для дачи крови безотказно днем и ночью. Отказ от дачи крови без уважительной причины рассматривается как отказ от оказания помощи больному».

— Впоследствии, — говорит Ростислав Алексеевич, — мать была награждена медалью «За доблестный труд в Великой Отечественной войне 1941 — 1945 гг».

При всех своих трудовых подвигах, полуночных рабочих буднях Людмила Петровна воспитывала сына одна. Муж умер, когда Ростиславу было всего шесть лет. Этот факт тоже хранится в маленьком «семейном архиве».

— Вот здесь, в рубрике «Сообщение о смерти», — достает Ростислав Алексеевич из сумочки ветхую страничку «Коммуниста» от 1932 года.

Сложенная и протершаяся на сгибах, она содержит публикацию: «Жена с прискорбием извещает род­ственнико и бывших сослуживцев о смерти Алексея Алексеевича Новикова, последовавшей в Ленин в больнице им. Карла Маркса».

Список наград, которые Людмила Петровна получила за труд, содержится в еще одном потрепанном временем документе — трудовой книжке. Ростислав Алексеевич открывает книжку на странице со сведениями о «поощрениях и награждениях», с которыми работникам XXI века тоже занятно ознакомиться: в них весь дух тридцатых. К примеру, 8 Марта 1934 года Людмила Петровна, как, наверно, и многие женщины Череповца, встречала в обновке — джемпере, которым была премирована. Следующую обновку — шелковую блузку — она получила в качестве премии уже спустя три года, и тоже к Женскому дню. В промежутках между ними были радио, которым ее наградили в 20­ годовщину Октябрьской революции, и «посылка по 2­ группе», содержание которой Ростислав Алексеевич припомнить не смог. Были, конечно, и денежные премии по 50, 100 рублей. А запись от 15 мая 1944 года сообщает, что Новикова занесена в Книгу почета.

О том, что труд товарища Новиковой ценили, свидетельствуют и записи об окладах. В 1932 году, когда Людмила Петровна была переведена на должность корректора, ее ставка составляла 120 рублей в месяц. В 1937­ ей был установлен оклад в размере 350 рублей в месяц — «ввиду ненормальных условий работы, так как работает исключительно ночью».

Конечно, были не только печали, война и ежедневный труд — были и праздники.

— Коллективно отмечали два праздника — 1 Мая и Октябрьскую революцию. Собирались и у нас дома. Сначала на демонстрацию сходят, а потом к нам за стол. Играли на гитаре, пели песни. Пили вино, но аккуратно, не безобразили — обстановка была исключительная. Вообще коллектив редакции был очень дружный, жили без распрей, ничего между собой не делили. Помню ответственного секретаря Волкова, журналиста Бачина, директора типографии Смирнова. Да вот они, — Рости­сла Алексеевич, опустошив «семейный архив», достает последние, самые главные документы — фотографии. Среди нескольких коллективных есть фотография, где объектив зафиксировал Людмилу Петровну на ее рабочем месте с пером и латунной линейкой.

— При помощи этой линейки мать и вычитывала тексты. Вот она, до сих пор хранится, правда, потемнела совсем…

Татьяна Тихонова
№15(22178)
29.01.2008