Другая книга о жертвах Чечни

«Значит, ремонт опять откладывается?» — спросил у Нины Рябовой ее старший сын. Он знал, что мать пишет книгу, посвященную памяти его младшего брата, который скончался от боевых ран. Но почему­то был уверен, что книга будет «для своих» — в одном экземпляре. И сильно удивился, узнав, что московское издательство «Время» выпускает книгу тысячным тиражом. «Да, откладывается. Есть вещи гораздо более значительные, на которые я готова отдать последнюю копейку», — ответила Нина Рябова. Отдала не зря: книга разошлась за месяц и десять дней. Сейчас готовится к выпуску еще один тираж.
За прилавком книжного магазина стояла незнакомая женщина. Я знала об этой череповчанке только два факта: ее имя Нина Рябова, она автор недавно вышедшей книги «Чеченский шрам» — вероятно, еще одной книги на потрепанную тему. Я пришла взять у этой женщины интервью, пришла наспех.

— Вы читали мою книгу? — вопрос, который вполне естественно услышать от Автора, почему­то оказался неожиданным и смутил меня. — Не читали? Тогда вот, возьмите. Прочитаете — приходите.

Прочитала залпом — и поняла, насколько мудро она поступила, отправив меня обратно с книгой. Потому что на этот раз передо мной за прилавком стояла уже знакомая женщина. Женщина, много повидавшая и многому научившая своей удивительно искренней книгой. В этой книге — любовь, боль, надежда, разочарование. И борьба за сына, ее «милого мальчика», который, пройдя через первую чеченскую кампанию и равнодушие общества после возвращения домой, скончался от боевых ран. Эта книга не из разряда «еще раз о Чечне». Эта книга — другая. Прочитайте — не пожалеете.

Нина Александровна, когда дописала книгу и искала пути ее издания, так и говорила знакомым, имеющим связи в местных издательствах: «Спасибо за помощь, но моя книга не городская и не областная. Моя книга — другая».

Эту твердость она проявила и в Моск­ве при выборе наиболее подходящего для нее издательства.

— Когда я была на Международной книжной выставке, встретилась с Виталием Леонтьевым, который печатался в издательстве «Олма­пресс». Поскольку я по работе сотрудничала с этим издательством, он сказал мне: «Мы напечатаем». Я отказалась: «Вы «Бригаду» печатаете, «Бедную Настю», «Бандит­ский Петербург» — моя книга затеряется там». Гуляю по выставке, смотрю — книги издательства «Граница». Купила две: бумага глянцевая, а содержание никакое, пустота. Нет, не подходит. Потом вижу книгу автора Мамуашвили «94 дня в плену». Читаю — завораживает. Ага, издательство «Время». Звоню туда — и завертелось.

Такую твердость, избирательность Нина Александровна проявила потому, что не могла иначе: эта книга для нее — не просто «личное», не только память сыну, «поколению недоживших, недолюбивших», как написано в посвящении. Это способ донести свою гражданскую позицию по «чеченскому вопросу», донести как до тех, кто стал жертвами войны, а потом и равнодушного общества, так и до общества, которое обидело многих и многих парней и матерей.

— Сейчас что говорят? Чечни не было, войны не было — ничего не было. Тишь и благодать. Цель книги — высказать свое отношение ко всему, что произошло, потому что таких, как я и мой сын, очень много.

Отсюда и вопросы знакомым, которым давала почитать рукопись: «Донесла? Получилось?» Получилось.

— Было 30 экземпляров рукописи. Люди читали, приходили, делились впечатлениями. И такое хорошее ощущение у меня было, будто Тима присутствует и поведал нам всем что­то очень важное.

Конечно, это ощущение хоть чуточку притупило горе матери. Излить боль — тоже было целью, когда Нина Александровна взялась за перо. Хотя, наверно, не думала поначалу, насколько больным будет этот процесс: всякий раз, садясь за книгу, переживать все заново. И опять заново — при многочисленных вычитках, когда книга готовилась к изданию. Но «с болью нужно бороться» — такова позиция этой «мужественной женщины», как назвал ее один полковник, редактор военной газеты, когда пришел в издательство, чтобы познакомиться с автором рукописи.

Как прошла она через испытание? В чем нашла силы?

— Мы похоронили Тиму в деревне, он в последнее время предпочитал жить там. И когда его не стало, старший сын Марк оставил меня в деревне: «До девятого дня будешь здесь». Я плохо помню, что было в эти девять дней. Я, конечно, понимала, что рано или поздно все кончится, Тима от нас уйдет. Но сказать, что я была к этому готова… К этому состоянию пустоты, бессонницы… Какие­то были визиты, нужные — не нужные. Ты ела? Не знаю, вроде бы нет. Прикажут — делаю, не прикажут — не делаю. Все кажется, что все не так, все не то. И почитать было абсолютно нечего.

А почитать для Нины Рябовой, которая преподавала русский язык и литературу в школе, а потом стала работать в книжном магазине, — один из самых верных способов отвлечься. В эти тяжелые дни ей случайно все­таки попала в руки нужная Книга.

— В старом Доме культуры было что­то вроде храма. Я пошла туда. И нашла церковную книгу, она учила тому, как вести себя после потери близкого человека. Я читала ее до девятого дня. Потом вернулась в Череповец, снова перечитала письма Тимы — и написала главу «Твои боевые друзья». За книгу я к тому времени давно не садилась, но тогда сказала себе: я обязательно ее допишу.

Важно вовремя найти нужную в данный момент вещь и встретить нужного в данный момент человека. Такой вывод делает Нина Александровна, вспоминая сейчас те дни и те случайные, но нужные вещи и встречи.

— Много было таких встреч. Еду в Москву по своим книжным делам, сама себя не помню. Рядом сидит женщина — поникшая, глаза усталые. Начала со мной беседу. Дочь, говорит, у меня взрослая, замуж не вышла, не сложилось. Я, говорит, прошу ее, чтобы она ребенка родила — хотя бы для меня… Мы с ней разговорились — выясняется, что недавно ей сына привезли с военно­морского флота в цинковом гробу…

А прибыв в Москву, Нина Александровна встретилась со своим знакомым — и не сразу узнала: поседел. «Я похоронил дочь». — «А я сына».

— И он протянул мне книгу «Жизнь после утраты». Говорит, прочтешь — полегчает. Эта книга мне сильно в память врезалась. Там пишется, что даже самая сильная личность четыре года находится во власти эмоций, а вообще чувство утраты обострено в течение десяти лет. За границей в таких случаях общества создаются, где друг друга поддерживают. А у нас? Иду в трауре в районе Советского проспекта. Молодые люди стоят. «У­у­у, шахидка!» — кричат мне с матом. Я оборачиваюсь к ним: «Я не шахидка, я сына похоронила. Почему вы так выражаетесь?!» Они в ответ расхохотались.

Потом у Нины Александровны снова был Бог. Она стала ездить в паломнические поездки. Как приедет в Москву по рабочим делам — на два­три дня отправляется в какое­нибудь из святых мест. Примерно за полгода посетила 52 монастыря.

— Что дали мне эти поездки? Это был совершенно другой мир. Садимся в автобус, молитва, потом погружение в себя и свои мысли. Съезжу — и меня хватает на три недели, а потом снова необходимо ехать. Паломнические поездки заставляли меня переживать все заново, но в позитивном ключе, с переосмысливанием.

Автор «Чеченского шрама» справилась. Но давит знание: справились не все. Она об этом знает не понаслышке, потому что много общалась с сослуживцами Тимы и их родителями, и когда сын был жив, и когда его не стало.

— После встреч с ребятами не покидает гнетущее чувство. Тяжело им, как было тяжело Тиме. Жутко их видеть. Как­то, когда Тимофей только вернулся домой, я ехала в поезде. В вагоне тишина — и только один молодой человек что­то судорожно говорит, да так громко: «Та­та­та­та». Оказалось, сослуживец сына, такой же, как он, да еще оглушенный. Показывал пассажирам, что он может. Я потом сыну о нем рассказала. Он говорит: «Ему некуда идти, у него семья пьяниц. А дед сам пришел в военкомат и попросил его забрать». Они и без того все больные возвращаются — и на гражданке неизвестно что ждет. Их нужно лечить, нужен реабилитационный центр. Ничего нет.

Жизненных историй столько, говорит Нина Рябова, что можно еще одну книгу написать, в том числе и о матерях. Одна после гибели сына устроила в его квартире музей, потом преследовала незнакомых молодых людей, которые казались ей похожими на сына. Другая топит горе в алкоголе, третья никого не хочет ни видеть, ни слышать.

— Злость, месть? Нет, у меня этих чувств нет. Я реально смотрю на жизнь. Парень должен служить. Старший сын служил на Камчатке. И за Тиму просить у меня никогда не было мысли.

Горячо любящая мать Нина Рябова не помнит об обидах, с которыми столкнулась, когда пыталась переломить равнодушие государства к сыну, вернувшемуся с войны больным. Но очень благодарна всем, кто не отказывался помочь. Их имен много, но она всех помнит и может долго их перечислять: военных, чиновников, врачей, сотрудников издательства «Время», работников фотомастерской, которые помогали делать альбомы в память о Тиме, работников бюро ритуальных услуг, которые установили на его могиле памятник. Помнит хорошее и живет с улыбкой, чтобы «милому мальчику» там было спокойно за нее. Ведь незадолго до смерти на вопрос врача: «Что тебя больше всего волнует?» — он ответил: «Мать из­за меня седеет».

Татьяна Тихонова
№72(21987)
20.04.2007