Мушкетеры 30 лет спустя

Журналист «Речи» в разное время познакомился с Портосом, Арамисом и д’Артаньяном без плащей и шпаг
В России начинаются съемки продолжения фильма о похождениях д’Артаньяна и трех мушкетеров, причем с весьма солидным бюджетом. Знаменитая четверка (Боярский, Старыгин, Смехов и Смирнитский) уже дала согласие вновь пожить в средневековой Франции. Уже известно, что помимо старой гвардии на экране будут лихо скакать и рубиться с каждым встречным подросшие дети персонажей Дюма. Жизнь мушкетера полна разнообразных рандеву. С врагами, прекрасными дамами, королями и кардиналами. И к счастью, с провинциальными журналистами. Корреспондент «Речи» вспоминает о собственных встречах с отечественными мушкетерами.

Ровно три десятка лет назад портные Одесской киностудии получили заказ на пошив нескольких сотен голубых плащей с крестом на животе. Одеть предполагалось, ни много ни мало, целую армию. На берегу Черного моря режиссер Георгий Юнгвальд­Хилькевич приступал к съемкам «Д’Артаньяна и трех мушкетеров».

Говорят, советский кинематограф был оттого столь любим на родине, что никакой другой за железный занавес не проникал. Такая вот поддержка отечественного производителя под видом цензуры получалась. «За всю Одессу» не скажу, но из десятка экранизаций самого знаменитого романа Александра Дюма, которые мне довелось увидеть, ни одному не удалось на длину шпаги приблизиться к хилькевичской. «Враг» был куда как представителен: тут вам и тяжелая голливудская конница, в которой звезд больше, чем лошадей, а фехтование в фильме ставил сенсей из Китая. И легкая французская кавалерия, создатели которой из написанного соотечественником отправили в ведро все, кроме поцелуев да поединков. Думаю, успех наших «мушкетеров» — в их бесспорной русскости при всей иноземности материала. Иначе и быть не могло. Разве требуется вникать в историю средневековой Франции, чтобы с перечислительной интонацией спеть про «Бургундию, Нормандию, Шампань или Прованс», каковые топонимы автором песенных стихов Юрием Ряшенцевым не из книг взяты, а скорее из винной карты московского ресторана «Прага».

В последние три года при самых разных, но, безусловно, сопутствующих обстоятельствах мне довелось пообщаться с тремя мушкетерами. Точнее, актерами с навсегда прилипшим амплуа. Да и не только актерами. Поначалу эти встречи носили приятный, но случайный характер, а чуть позже я стал их коллекционировать. Когда в моей копилке застыли уже три мушкетерских «гербария», за четвертым отправился с первой московской оказией. «Спектаклей с участием Смехова нет и не будет. В Америку он уехал. Навсегда», — огорошила меня в кассе Театра на Таганке, где последние сорок лет числился Вениамин «Атос» Смехов, строгого вида старушенция. Которая припомнилась мне несколькими месяцами спустя в Одессе, куда прибыл на отдых. Местная киностудия, и главное — ее музей, входила в первостепенные пункты моего обязательного посещения. Подмести пол воображаемым шляпным пером в глубоком мушкетерском «реверансе», когда смотрительница отвернется, — этот маневр я едва ли не репетировал. Однако сидящая на вахте шапокляк суровее таганковской разбила мои планы в пух и прах, приведя длиннющий список требований к посетителям. Согласно первому пункту я был обязан клонироваться в группу из двадцати человек. Попасть в музей оказалось труднее, чем сгонять за подвесками для королевы.

Один за всех и все за одного. Благородный Атос пал, искушенный Новым Светом, теперь он один, но уже не за всех. Трое других из бывшей четверки остаются мушкетерами и по сей день. Каждый по­своему: один несет образ настоящего королевского гвардейца, другой память о сражениях и дружбе, а третий не растерял с годами силу и выправку бравого военного времен Людовика XIV.

Хороший грибник, отправившись на промысел, лишнего движения головой не сделает. И взгляда не бросит туда, где грибу по определению не быть. Потому что твердо знает, что даже в таком трудно предсказуемом деле, как грибная охота, шансов пополнить корзинку под березой несравненно больше, чем под телеграфным столбом. Так же точно и со знаменитыми людьми. К примеру, экс­президент Борис Ельцин «берется» в октябре на трибунах теннисного Кубка Кремля. У Михаила Боярского, сыгравшего роль храброго гасконца, своя «береза». И своя трибуна. Редкий домашний матч любимого «Зенита» пропускает этот чудо­гриб, узнаваемый по шляпке. Футбольные завсегдатаи отлично знают и сектор, и место, где сидит Боярский и куда за символическую плату водят провинциалов. На концертах же, в особенности сотворенных кумиров, Михаил Сергеевич кресел не признает. Шоу Пола Маккартни, навестившего в 2004 году Дворцовую площадь Северной столицы, старый и законченный битломан смотрел из фанатской зоны, прозванной в народе «лягушатником». Тесно, тяжело, душно. Но близко. Два метра от мэтра. В той же куче­мале посчастливилось очутиться и мне. Счастье, подогретое предвкушением выхода легендарного Маккартни, было настолько велико, что появление Михаила Боярского по соседству удивило мало. Он был в неизменной шляпе, очках, с усиками и без какой бы то ни было ручной клади. Внешне он до сих пор больше всех своих коллег похож на мушкетера. Опершись на металлические перила, смотрел на пустующую пока сцену, как язычник на алтарь. Уходить в себя ему не давали — заскучавшие от задержки концерта зрители потянулись за автографами. Ручка с бумажкой, взятые каждым на всякий случай, явно предназначались не Боярскому. Он отказывал, просил, объяснял или просто молчал устало, видимо, боясь сойти за Хлестакова. А на одного особо настырного паренька так глянул из­под шляпы и цыкнул из­под усов, что тот уронил авторучку в бездну плотно сдвинутых ног. Когда пришло время «пора­пора­порадоваться» и экс­битл осчаст­ливил наконец площадь своим явлением, о Боярском тут же забыли.

Второй раз я видел его через полтора года в том же Санкт­Петербурге. На сей раз выступал он. В одном из театров города давали «Интимную жизнь», спектакль на четверых. По названию ясно, что здесь народный артист Боярский предстает в самых разных ситуациях, а следовательно, и облачениях. Но к удивлению зрительного зала, даже постельную сцену питерский д’Артаньян отыграл в черной шляпе, изрядно при этом оголившись. Как оказалось чуть позже, эффекта ради, который еще только готовился. На по­клонах Боярский неожиданно по­мушкетерски сдернул свой головной убор и зашвырнул его наподобие летающей тарелочки «Фрисби» в выдохнувший зрительный зал. Ни лысины, ни каких иных безобразностей, наличием которых сплетники объясняли шляпную помешанность артиста, на макушке Михаила Боярского не обнаружилось.

Вблизи Игорь «Арамис» Старыгин впечатления не производит. Худой, нервный, с проседью. В Череповец он приехал на открытие Центра российского кино с группой известных в прошлом артистов. Вечером — капустник, днем репетиция. Журналистам предписано ни от того, ни от другого «капустящихся» не отвлекать. В зал, однако, пустили. Старыгин поет по бумажке песню Арамиса с измененными на новый лад словами, хохот коллег обещает вечерний фурор. Вокал, впрочем, отнюдь не блестящий. Да еще с невероятной ясностью обнажился тот факт, что в фильме его озвучивает другой артист. Отрепетировав свое, сутулясь, движется вон из зала. Я двигаюсь следом. На лестнице артиста хватает за руку темноволосая девица лет 16­ти и жарко принимается рассказывать о том, как они с подругами вот уже несколько лет играют в ролевые игры о мушкетерах. Герои давно поделены, и она­де не кто иной, как Арамис. Чего хотела череповчанка от Игоря Старыгина, мастер­класса или простой беседы о житье­бытье набожного лирика Арамиса, так и осталось для нас с ним тайной. Потому что московский гость достаточно неучтиво от них, девушки и тайны, отмахнулся, сославшись на занятость. Видимо, экзальтированность ему не по душе. В противовес я облачился в серьезность и выговорил­таки разрешение, сопровожающееся нескрываемым недовольством собеседника, задать Игорю Старыгину два вопроса. К счастью, беседа получилась длиннее. Заговорив о «Трех мушкетерах», ворчун потеплел.

— Вы во Франции были когда­нибудь? Как мушкетера спрашиваю.

— Нет, не был. И знаете, как­то не особенно и интересно. У меня много друзей, которые живут и работают там. Так вот, они не очень хорошо отзываются о французах, о современных, по крайней мере. Может быть, раньше они были и другими. Но сейчас все французы жадные, меркантильные, стремятся только к деньгам и к собственному благополучию. Ничего такого мушкетерского от Франции сейчас не осталось. Хотя я слышал, что они в восторге от нашей трактовки «Трех мушкетеров».

— Исполнителя роли Арамиса, впослед­ствии ставшего аббатом, не могу не спросить, как он относится к религии?

— Я человек православный, крещеный. Я верю в нечто, что выше нас и что предполагает нашу судьбу. Католик Арамис — это же роль, и никакого греха для себя я здесь не вижу. На шее у меня крест, и я его несу. Свой актерский крест.

— Знаю, что есть планы снять сагу Дюма о мушкетерах целиком. В конце все мушкетеры погибают. Все, кроме вас, Арамиса.

— Да, планы есть, не знаю, сбудутся ли. Вы правы, я один не умираю и живу до глубокой старости.

— Плащ мушкетерский в вашем гардеробе имеется?

— Плаща не имеется, зато шпага есть. На стене висит под фотографиями всех моих друзей­мушкетеров.

Валентин Смирнитский восседает в кресле зала для пресс­конференций Дворца металлургов и пытается достойно ответить на каверзный вопрос журналиста. Почему он в феврале расхаживает по дворцу в трусах и майке? И почему согласился играть в столь пошленьком водевиле, каковым представляется спектакль «Мужчины на час» через пять минут после его начала? Смирнитский долго думает, но все же отвечает: трусы и майка — спецодежда, театральный костюм. А согласился, потому что понравилась история о трех бывших инженерах, которые для борьбы с безработицей открывают агент­ство интимных услуг. «Мы поднимаем огромный социальный пласт. Таких людей, как наши персонажи, не прижившихся в новых условиях, очень много», — обученный на Станиславском, знаменитый Портос и тут отыскал сверхзадачу. На деле же ответ на вышезаданные «почему?» прост: замки и шикарные французские земли от барона дю Валлона де Брасье де Пьерфона, более известного под коротким именем Портоса, его художественному воплотителю по наслед­ству не перешли. А семью кормить нужно.

После обсуждения нижнего белья и многословной тирады относительно замысла пьесы мне удалось наконец заострить внимание актера на Портосе. Выяснилось, в частности, что сильно толстеть стройняге Смирнитскому не пришлось. Килограммы заменили подушками, и ныне портосовский живот кормит мышей на складе киностудии. В жизни же Валентин Смирнитский самый спортивный из мушкетеров — каждое утро бег на месте и прогулка на велосипеде­тренажере. Возможностей Портоса он пока не достиг, но для преодолевшего полтинник мужчины очень даже неслабо.

— В одной из сцен «Трех мушкетеров» вы с легкостью вырываете молоденький дубок из земли и лупите им гвардейцев кардинала. На экране все выглядит достаточно реалистично…

— Нет, природу я не попортил. Дерево было ненастоящим. Да и избивая гвардейцев, я при этом старался не задеть актеров. Понимаете, мы же все сдружились на съемках, выпивали вместе. Гвардейцы — отличные ребята. За что же их дубом­то?

Сергей Виноградов
№52(21967)
23.03.2007