Бистро-­бистро, дафай-­дафай

Корреспондент «Речи» провел день на съемках сериала «Апостол» и выяснил, как зеки согревались в 40­х годах
Череповецкие военные историки всерьез подумывают сделаться артистами. Снявшись в сериале «Апостол», ждут следу­ющих предложений. И не безосновательно — наш кинематограф снова едва ли не треть своих фильмов посвящает Великой Отечественной войне. На складах «мосфильмов» и «ленфильмов» прервалась уже не одна династия моли — гимнастерки, русские и немецкие, не истлевают на полках, а активно проветриваются свежим воздухом курских­сталинградских полей и обрабатываются бутафорским дымом танков и пушек из «парка» киностудий.

Попасть на съемочную площадку сериала «Апостол» для череповчан оказалось проще некуда. Более полугода назад, летом, столичные киношники оккупировали Кирилло­Белозерский монастырь. Чернила еще не высохли на договоре, а в святом месте раздались взрывы, пистолетные выстрелы, грубая немецкая брань, злорадный хохот «палачей» и истошные вопли их «жертв». И еще — перекрывавший всю эту какофонию крик режиссера в раструб мегафона.

Странная «церковная служба» не столько пугала местных жителей и туристов, сколько раздражала их любопытство. В толпе среди тех, кто по­лебединому вытягивал шею и щурил глаза на кинопроцесс, однажды постояли и череповчане. «Ездим мы в Кириллов кушать баранов и купаться. У нас традиция», — рассказывает мне один из них. Покрутились, поглазели, да и вернулись к своим баранам. Спустя несколько дней прочитали в прессе подробности о съемках. «Апостол». Евгений Миронов. Десять серий. Разведшкола. Нацисты. Ах, нацисты…

Андрей Митюшкин, Кирилл Крутцов и Игорь Иванов — взрослые череповецкие мужчины. Семейные, а еще при должностях, квартирах и автомобилях. Каждая из этих составляющих их жизни отнимает уйму времени и сил. Отдохновение и, если угодно, забвение находят в оригинальном хобби, на которое «подсели» еще лет десять назад, — военно­историческая реконструкция. Пройдя курсы молодого бойца средневековых войн, наполеоновского нашествия 1812 года и прочая, и прочая, остановились на Великой Отечественной. Да еще встали на сторону нашего противника. Неблагодарным этот выбор считается, пожалуй, исключительно в России, причем провинциальной. На Западе реконструированную немецкую форму строчат, причем абсолютно легально, целые предприятия. У нас же дело до сих пор стоит на уровне подполья. И подземелья. «Копатели» роют землю на местах сражений, после чего продают найденные металлические детали формы (каски, пряжки ремней, пуговицы) по всей России. В Северо­Западном округе на такие «полезные ископаемые» богата земля Ленинградской и Новгородской областей. «Все, что железо, у нас «родное», настоящее. Остальное — своими руками», — рассказывает Кирилл Крутцов. Китель и штаны шьются по выкройкам, найденным в Интернете, сапоги переделываются из отечественных кирзачей. «Почему выбрали нем­цев? Они интереснее, точнее, их костюм, — говорит Андрей Митюшкин. — В немецкой форме разных «причиндосов» больше, чем в любой другой. Русский солдат Второй мировой — беден и голоден. Форма, вещмешок, фляга да противогаз — вот и все его обмундирование».

Свободно разгуливать в нацистской форме по улицам, когда еще живы те, кто пострадал от ее прошлых носителей, было бы, по меньшей мере, глупо. За ряжеными «фашистами» следят в оба. Чтобы не заигрались. Говорят, в Екатеринбурге прикрыли на днях целую сеть магазинов, торгующих свастикой оптом и в розницу. Скажем, людей, облаченных в форму СС, на глобальные реконструкции не пускают. «Мы занимаемся регулярной армией Германии той поры. Вермахтом, иными словами. Они люди подневольные и идей нацизма часто не разделяли», — объясняет «рядовой вермахта» Андрей. И Кирилл тоже рядовой, и Игорь. «Что ж так скромно? — спрашиваю. — Кто запретит генеральский мундир себе справить?» Историки лукаво переглядываются. «Запретить никто не запретит. Только воевать нигде не будешь. Генерал не может взяться ниоткуда, у него должны быть подчиненные. У нас так: приведешь на поле сотню рядовых — нашивай лейтенантские погоны».

Когда череповецкий вермахт численностью в семь человек показался на площадке, по монастырю пронеслось восхищенное «ах». И «эх» от художника по костюмам Павла Липатова. «Эх, да если бы вся массовка у меня в таких мундирах была», — сетовал старик. Причитания закадровой легенды кино (для Липатова «Апостол» стал «пятидесятой с чем­то» картиной) понятны. Немецкую форму, каковую удалось достать в мосфильмовских запасниках, не гладили и не стирали со времен озеровской эпопеи «Освобождение». От рядового «немца», затерянного в многотысячной массовке, что требовалось — точкой маячить на горизонте и в ближний бой не вступать, иначе зритель поморщится от «клюквы».

Приезд наших в Кириллов удивил москвичей — дело в том, что в столице держат монополию местные люди­манекены Второй мировой, которые всех кинопродюсеров убедили, что других таких в стране больше нет. Они диктуют условия и заказывают цены.

Таким образом, благодаря скрупулезности наших, а также их научным и портняжным талантам череповчане нередко попадали на передний съемочный план. Наконец они стали просто незаменимыми, так что заполучили право вскользь упомянуть о прибавке жалованья. Мол, катаемся к вам чуть не каждые выходные, хотя бы стоимость бензина возместите. Платили триста, повысили до пятисот. За полтора месяца съемок столько происшествий случилось и случаев произошло, что всего не перескажешь. Довелось даже самого Евгения Миронова по спине прикладом лупить. А Игорь Иванов «засветился» сразу в трех ролях — русского предателя, немецкого доктора и рядового нациста, на что имеет фотографические доказательства. Самой смешной сценой мои собеседники в унисон называют съемки в казарме для перебежчиков. «В разведшколе «шмон». Мы забегали в казарму, стаскивали предателей с кроватей, грубо вышвыривали их на улицу, потрошили тумбочки. И орали по­немецки и на ломаном русском: «Бистро­бистро, дафай­дафай». После семи дублей голос у меня сел капитально», — рассказывает Кирилл Крутцов. Пришла осень, лафа кончилась, киношники, для проформы черкнув номера телефонов, укатили вдаль.

В первых числах марта звонок. В трубке Андрея знакомый голос ассистентки режиссера: «Ребятки, облачайтесь в немецкое парадное и айда в Кириллов». Корреспондент «Речи», занятый написанием вышеприведенного текста, не мог не увязаться за героями почти готовой публикации.

Суббота, девять утра. У входа в единственную кирилловскую гостиницу «Русь» очередь. Тянется она с улицы на второй этаж. «Пятьдесят человек взять надо, уже тридцать записали», — испуганно шепчутся в «хвосте». Участие в массовке стоит уже не триста рублей, а — по случаю зимы — четыреста. Лучше уж день перед камерой покуражиться, чем за такую же сумму лес грузить. Что «счастливчикам» и пришлось делать спустя час.

На сей раз никаких немцев, действие происходит в лагере на Соловках, натуру для которого отыскали под Кирилловом — за лето художники фильма облазили окрестности. Зачем ехать в другое место?

Два снятых москвичами гостиничных номера служат костюмерной и примерочной. Здесь суетится уже упомянутый Павел Липатов с помощницей. Желающих зашибить четыре сотни делят на две неравные группы. Большая — зеки, маленькая — «вертухаи» из ВОХРа. В тюремную охрану набирают обладателей широких лиц, у заключенных, напротив, приветствуется тщедушность. Ясное дело, все хотят в охрану. В очереди смеются и пересказывают шепотом, как один настырный товарищ, актер местного любительского театра, непременно лез в вохровцы. На сцене он генерала XIX века играет, ради чего для экономии клея отрастил бакенбарды. «Это — убрать», — дернул актера Липатов за немодную ныне растительность. Что тот и исполнил немедленно, в походных пригостиничных условиях. Но пока сбривал «генерала», «вертухаев» успели набрать. Положенные на алтарь искусства бакенбарды поглотила канализация. Обиженный кирилловчанин подулся немножко, а потом, наплевав на гордость, пошел в зеки. Каковых, в отличие от награжденных дубленками вохровцев, одели в фуфайки с номером и драные шапки­ушанки. «Пятьдесят шестой», — интеллигентно замечает человек в очках ассистентке Липатова, которая в пятый раз безрезультатно пыталась втиснуть его голову в шапку. То мало, то велико. «Да какое там… У нас тут метод втыка работает, а вы со своим размером», — отрезала тетя. «Что поделать, я бухгалтер», — пояснил человек, получая зековский наряд.

До лесопилки в деревне Крапивино, в антураже которой соорудили лагерь, ехали минут двадцать. Этого времени одной половине массовки, предусмотрительно посетившей сельпо, с лихвой хватило, чтобы, добравшись до места, выбираться на плечах второй половины. Бухгалтер из предыдущей главы набрался так, что вряд ли был способен сосчитать количество пальцев на своей руке.

В Крапивино добрались в полдень. Часа два сотня человек бродила по площадке и пинала… удобрение, оставленное лошадью. То Павлу Борисычу пришла идея перевязать заключенных наподобие ремня веревкой. То ждали режиссера и главную звезду дня — актера Карена Бадалова («Коллекционер», «Казус Кукоцкого»). То имели продолжительные отношения с двигателем старинного грузовичка 40­х годов, строптиво не желающим заводиться. Три часа репетировали с гигантскими перерывами, во время которых последних трезвых «зеков» тянуло уединиться за бревнами. Под вечер оказалось, что вся мизансцена состоит в том, что герой Карена, потоптавшись посреди «зоны», кишащей работягами, как муравейник, осеняется идеей и шагает в сторону камеры, пока не скроется за кадром.

В результате из краника «фильмогонного» аппарата, как рассказал мне оператор, накапало немногим менее восьмидесяти секунд экранного времени. Подсчитаем засыпанное в него: шесть утомительных дублей, почти двенадцатичасовой рабочий день сотни человек на продуваемом всеми ветрами берегу, парализованная лесопилка, поставленная на уши деревня, уйма потраченных денег. И парочка чудесных бакенбард. Искусство требует жертв. С жертвами познакомились, ближайшей осенью оценим искусство.

Сергей Виноградов
№47(21962)
16.03.2007