«Главное об отце я прочитал в его книгах»

Игнат Солженицын, выросший в американской провинции, в Череповце сравнил ее с российской
«Мне интересно посмотреть свою страну, где я два­дцать лет не мог бывать. Я с удовольствием приезжаю в глубинку. У меня для этого не так много времени, но я стараюсь выделить неделю­две, чтобы посетить более маленькие города», — тридцатипятилетний пианист, сын нобелев­ского лауреата Александра Солженицына Игнат, средний в тройке братьев­погодков, включил в свои «провинциальные» две недели Череповец и Вологду.

Американец по паспорту и образованию, Игнат говорит по­русски с легким, почти неуловимым акцентом, будто набрал в рот конфет, однако по­западному экономен на эмоции, синонимы и прочие выверты языка предков. Лишь когда мы заговорили на непростую тему вынужденной эмиграции семьи Солженицыных, речь внешне благополучного Игната Александровича достигла должной экспрессии: «Мы не уехали, нас вышвырнули, изгнали». Ему было восемнадцать месяцев, когда отца арестовали, а чуть позже изгнали из страны. О том, как вел себя во время ареста наследник «врага народа», писатель расскажет в биографической статье «Бодался теленок с дубом»: «Только тут обнаружилось, что двери за ними (сотрудниками госбезопасности. — авт.) уже запереть нельзя, замок сломан, полуторагодовалый Игнат лезет выйти на лестницу». Один из дядей в сапогах предложил увести ребенка — мол, нечего ему на отцовский арест глазеть. «Пусть привыкает, — сказал другой. — Он же Солженицын».

В 1974 году страна скрылась за горизонтом. Первые два года жили в Цюрихе, в доме великого немецкого писателя Генриха Белля. Потом — Вермонт, двухэтажный деревянный дом в глуши забытого богом американского штата. Считается, что характер формируется с детства, спустя годы самый непоседливый из сыновей снова «лезет выйти на лестницу». С четырнадцати лет уходит из семьи учиться музыке. С «панталыку» сбил гость и друг Солженицыных Мстислав Ростропович, заметивший в мальчонке дарование и уговоривший друга нанять ему хорошего учителя.

Когда пришло долгожданное время возвращения, Игнат опять поступил по­своему — примеру родителей и братьев не последовал, остался в Америке. В Россию тем не менее наезжает достаточно часто. В своем особняке в Филадельфии, где живет и дирижирует оркестром, Игнат создал маленькую родину с русскоговорящими детьми и женой­американкой, ради супруга принявшей православие.

— У трех сыновей Александра Солженицына исконно русские имена, непопулярные и для современной России — Ермолай, Игнат, Степан. Объясняли ли родители причину возникновения таких имен и каково жить в Америке, нося неудобоваримое для иностранного языка имя Игната Солженицына?

— Проблемы есть. (Смеется.) Имена вообще плохо переводятся. Мы, русские, тоже ведь не можем произносить имена английские или французские, аналогов которых нет в нашем языке. Мое имя на Западе коверкать не коверкают, но иногда ставят неправильное ударение. Для своих детей я выбрал такие имена, чтобы они им не мешали ни в Европе, ни в России, ни в США. Дмитрий и Анна — всюду подходят. По поводу моего имени и братьев, я помню, мама с папой рассказывали, что им казалось скучным и показывающим недостаточное воображение называть детей как все. В семидесятых годах как­то страшно сузился круг имен — до десяти — пятнадцати: Сережи, Андрюши…

Нет на свете существ более одиноких, чем так называемые люди мира. Везде­то им комфортно, повсюду хорошо, но ничего их не греет. Честный Игнат и рад бы угодить череповецкому журналисту, уронив слезинку над русскими березами, да плачется все о вермонтском клене.

— Вы родились в Москве, детство провели в американском штате Вермонт, учились в Нью­Йорке и Лондоне. Ваши родители и братья вернулись в российскую столицу, а жена и дети живут в Филадельфии. Где же Игнат Солженицын чувствует себя дома?

— Вопрос для меня очень сложный. Я всю жизнь пытаюсь понять, где моя духовная родина, что ли. В глубинном смысле я чувствую себя русским человеком, хотя в России никогда не жил. Есть одно физическое место на земле, которое мне дороже всего. Это дом, в котором мы выросли в Вермонте. Это место связано с самым счастливым периодом жизни, с детством. Там я знаю каждую ветку, каждый холмик. Причем пространство это в достаточной степени виртуальное. Оказываясь там, я забываю, где, в какой точке земного шара нахожусь.

— Этот дом существует?

— Еще существует, слава богу. Редко, но собираемся семьей там, папа с мамой туда уже не ездят.

— Жизнь семьи Солженицыных в Вермонте неоднократно подвергалась серьезным исследованиям ученых­педагогов на предмет как вырастить ребенка глубоко русским в американском лесу? Какова была родительская методика? Читал, к примеру, что говорить по­английски в доме вам запрещалось.

— Родители занимались с нами каждый день, потому что они считали это важным. Мама занималась русским языком — правописание, диктанты, изложения. С отцом занимались историей, русской и мировой, историей церкви, астрономией, физикой, химией. Он математик по образованию. Что касается прививания «русскости», особенно в условиях изгнания… Понимаете, у советского режима не было более непримиримого противника, чем Солженицын. Но о добровольном отъезде не было и речи. Он считал и считает, что человек должен жить на родине и бороться с несправедливостью на месте. Родители пытались передать нам их собственную любовь, их тоску, надежду, что Россия со временем станет свободной и мы сможем вернуться.

Рассказали мне как­то такую историю. Один череповчанин, далеко не последний человек в городе, начальник крупного управления, года три назад отправился в Москву. Когда дела службы были исполнены, а печать в командировочном удостоверении шлепнута, завернул он к приятелю. Человеку тоже с удавшейся жизнью, судя по небоскребу в центре Москвы, в котором тот проживал. Поговорили, выпили, незаметно подошла стадия, выраженная в афоризме: «Деньги — тлен». Душа требовала песни. Затянули господа нечто вроде «Из­за острова на стрежень…». Говорят, и в пляс пошли. Звонок в дверь. Интеллигентная женщина с порога просит быть потише. Объясняет: Александр Исаевич приболел, отдыхает, а от вашего музицирования звуконепроницаемая подушка не помогает. «Это какой такой Александр Исаевич?» — с отвисшей от удивления челюстью интересуется череповецкий гость. «Да у нас тут Солженицын этажом выше живет», — спокойно отвечает ему приятель.

Вот и в современной жизни России писатель квартирует в пустовавших до его возвращения апартаментах народного авторитета. Как кто в стране впадет в пьяный раж, заголосит, затопает — послышится сверху его голос: «Ребята, давайте потише. Не одни, чай».

— Ваш отец вошел в историю литературы с темой ГУЛАГа. Известно, что люди, прошедшие страшные испытания, не любят рассказывать о них близким. Как было в вашей семье?

— Я не могу сказать, что часто об этом разговаривал, когда мы жили вместе. Но и нередко. Думаю, он рассказывал бы о ссылке и лагере больше, если бы он не написал об этом так обширно и честно. Он раскрылся перед всем миром. Что он еще мог добавить? Конечно, у нас было много разговоров на эту тему. Но главное я прочитал в его книгах.

— Сейчас с отцом видитесь часто?

— Не так часто, как хотел бы. Всякий раз, как оказываюсь в России, в Москве, стараюсь провести с ним какое­то время. Чувствует он себя сейчас неважно, но все равно работает часов по двенадцать в день. Это поразительный человек.

Игнат СОЛЖЕНИЦЫН.

Начал занятия музыкой под руководством Р.Серкина. Обучался игре на фортепиано у М.Курцио в Лондоне и Г.Граффмана в Кертис Институте (Филадельфия), где также занимался в дирижер­ском классе О.­В.Мюллера.

Много концертирует как пианист и дирижер. Как солист выступал со всемирно знаменитыми оркестрами: Филадельфийским, Бостонским, Балтиморским, Чикагским и Монреальским симфоническими, Лос­Анджелесским и Израильским филармониче­скими, Вашингтонским Национальным. Сотрудничал с выда­ющимися дирижерами Г.Бломштедтом, Ш.Дютуа, К.Пендерецким, В.Заваллишем, М.Ростроповичем, А.Превеном, Дж.Конлоном, Д.Цинманом. Регулярно дает сольные концерты в Европе, Японии, Латинской Америке, США.

Уделяет серьезное внимание камерному музицированию, является постоянным участником фестивалей в Мальборо (США) и Эвиане (Франция), где выступал со струнным квартетом Эмерсона.

Приглашенный дирижер Вермонтского симфонического оркестра и главный дирижер камерного оркестра Concerto Soloists в Филадельфии (с 1999 г.).

Сергей Виноградов
№19(21934)
02.02.2007