Голая правда от Виктюка

Служанка — друг человека. Столичный режиссер учил череповчан правильно нанимать прислугу
«В «Служанках» должны играть мужчины», — бросил как­то мимоходом французский драматург Жан Жене. Спустя годы с ним согласился московский театральный режиссер Роман Виктюк и воплотил задуманное на одной из сцен нашей столицы. Голые торсы мужчин в юбках стали знаменем перестройки и живым воплощением пришедшей свободы. «Служанки» в третьей редакции все того же маэстро Виктюка, отметившего недавно свое 70­летие, с аншлагом показали себя в Череповце.

При всей неоднозначности восприятия творчества скандального режиссера ему нельзя отказать, как минимум, в двух гениальных способностях. Во­первых, это умение подбирать репертуар, который насколько необычен и талантлив, настолько же и малоизвестен или основательно забыт. Во­вторых, природное чутье наподобие абсолютного музыкального слуха позволяет Виктюку набирать уникальный актерский состав в буквальном смысле со всей страны. Его артисты могут все: декламировать, петь, отлично двигаться. И работать с гениальным режиссером, который не любит, когда с ним спорят, и на каждое слово поперек отвечает аргументом вдоль, после которого наглец неделю почесывается. Сколько слез пролито над ролями вроде «кушать подано», в которых с подносом в руках кроме «входит» и «выходит» и играть нечего.

В «Служанках» поднос не есть примета эпизодичности. Прислуга, ее горести и чаяния здесь на первом плане. И это главное изобретение писателя с криминальным прошлым Жана Жене, получившего первый срок за кражу томика Марселя Пруста. Сюжет не украден, а напротив, глубоко оригинален. В «Служанках» всего­навсего четыре персонажа, три из которых — женщины. Сестры Соланж и Клер работают в доме богатой Мадам, которую, несмотря на то, что всем ей обязаны, мечтают извести. Мотив с предельной откровенностью, будто присяжным, докладывают зрителям. Трудно жить в чужом доме, в окружении роскоши и достатка, постоянно ощущая себя при этом человеком второго (или дальше) разряда. Износив платья, добрые господа шлют их в кухню слугам вместе с увядшими цветами, думая, что творят благодеяние, тогда как каждый подарок — лишнее полено в полыха­ющий огонь смертельной обиды. Сестры накручивают себя битых два часа. Когда погубить хозяйку не удается, смертельно жалят друг друга.

Занимательный сюжет, при вдумчивом и последовательном рассказе имеющий все шансы стать философским детективом, превращен Романом Виктюком в своеобразное варьете. Перемешанные с цирковыми номерами балетные врезочки, клоунада с трагедией… Смотреть это так же тяжело, как читать письмо сумасшедшего. Ни твердого образа, ни запоминающегося характера, сплошная эстетика жеста и слова, а точнее интонации. Уловка, которой пользовались наложницы восточных гаремов, чтобы смежить веки взирающего на их танцы шейха. Публика, в большинстве своем состоявшая из женщин, зачарованно покачивалась из стороны в сторону, напрочь забыв, о чем ей повествуют. Тот случай, когда соль не в истории, а в манере рассказчика.

«Мы совсем молодые служанки, всего пятнадцатый спектакль играем», — рассказывает журналистам Дмитрий Бозин, прима виктюковского театра, перед началом спектакля. Узнать его в лицо достаточно непросто, даже тому, кто год назад в том же Дворце металлургов познакомился с Дмитрием в роли Дон Жуана — грим делает Бозина похожим на мима, работающего в американском парке. Во время интервью грим — едва ли не единственная одежда актера. Телевизионщики поискали, куда бы прицепить микрофон, да так и плюнули на эту затею.

— Сложно ли добряку и красавцу Дмитрию Бозину вживаться в злую служанку Соланж?

— Совсем нет. Зло сидит в любом человеке, и играть его — одно удовольствие.

— Она из ваших фанаток, расписывая на персональном сайте Дмитрия Бозина все ваши достоинства, упо­требляет такой эпитет — «красиво стареющий»…

— Я, к сожалению, не читал это признание, но прочту его с огромным удовольствием. Потому что считаю это одним из самых достойных в человеке качеств. Как в одной рекламе говорят: «Тело — это платье, дарованное нам природой». Носить его нужно умеючи. Я думаю, мне повезло. Прежде всего с родителями, которые дали мне мою одежду и научили ее носить.

— Ваша актерская стилистика держится на пластике и отличной тренированности тела. Не задумывались, чем будете заниматься в глубокой старости?

— Кто знает? Может быть, я сорвусь с одной из декораций да разобьюсь. И не будет никакого шестидесятилетнего Бозина. Все бывает…

Закончив с текстом Жана Жене, четверка голых еще с полчаса прыгала и скакала, напрашиваясь на аплодисменты, как жадный производитель сока. Его апельсин уже давно и фруктом­то не является, имея вид перееханного катком, а он все жмет его и жмет, до последней капли. Зрители были переполнены благодарностью и хлопали неустанно. В чем феномен такого приема? Скажу по себе: за все время спектакля раза три порывался уйти. Раз десять смеялся, три из них — по­доброму, остальные не без сарказма. Один раз чуть не уснул, зевал много больше. Трижды испугался. Раз пять принимался играть с телефоном. Пару раз фыркнул, раз восемь откровенно удивился, из них раз или два с оттенком ошарашенности. И что же в результате? Прожив столь эмоционально и разнообразно два часа, естественно, не хотел, чтобы они заканчивались.

Сергей Виноградов
№6(21921)
16.01.2007